Работая с 1990 года в Нью-Йорке, Стрижов сумел вписаться в американскую среду и в качестве художника, обретя своих поклонников, коллекционеров и критиков. Уже в 1998 монографический альбом о его творчестве предваряет вступительная статья известного искусствоведа Роберта С. Моргана. В анализе полифоничных работ Стрижова справедливо рассмотрены их множественные источники, от венского Сецессиона до наивного искусства. Цитаты из Кандинского, Миро и Клее постоянными элементами входят в живописный лексикон художника и утверждают его приоритеты. Однако, помимо западных и межнациональных, существуют пока не названные русские точки опоры для его шагающих корней. Стрижов, как он сам говорит, двенадцать лет учился реализму, а происходило это в ленинградско-петербургских декорациях, т.е. обстановке вполне метафизической, что и стимулировало, мне думается, к поиску необходимого баланса.
Наиболее очевидно сходство выдуманного этноса Стрижова с мифологией О. Целкова, исключая пафос социального измерения темы. Если вглядеться пристальней и глубже, еще на одно художническое поколение назад, сразу возникает значительнейшая фигура для ленинградского искусства – график и художник театра Н. Акимов, чья система видения раздвигала диапазон вплоть до сюрреализма, хотя и не называемого в 1930–40-е вслух. Этот учитель Целкова, наверняка неотрефлексированно и опосредованно, многому научил и Стрижова, синтезирующего плоскостность и динамизм, гротесковость и изысканность, уравновешенность и драматизм.
Эта живопись многослойна как в фактурном, так и в образном плане, хотя европеоидная внешность картин, их цветовое изобилие способны спрятать архаичное, языческое основание. Персонажи Стрижова разъяты на смысловые части – голова, корнеподобные руки и редко возникающие ноги, живущие отдельной энергичной жизнью. Головы, схожие лаконизмом с кикладским идолом или солярным ликом, необходимы как знаки лиц, чей психологизм отдан цветовым пространствам. Руки более существенны, их псевдообъемность нащупывает и усиливает контрастное звучание живописных плоскостей, для которых исключен грязный саунд. Визуальной ловушкой служат выписанные в академической манере фрагменты – брутальные складки, ботанически достоверные цветы и животные, похожие на тапира или питбуля. Необходимо назвать метод, позволяющий Стрижову объединять столь широко разнесенные точки опоры и наслаивать красочные и содержательные составляющие, – это коллаж, самая популярная техника и одновременно наиболее продуктивный способ мышления за последнее художественное столетие. Все же, несмотря на акцентированную декоративность и позитивную (как принято говорить) гамму, фабула картин сохраняет в себе неразрешимые вопросы экзистенции, драматизм повседневного, свойственный для критической оптики творческой личности.
В имени давнишней патронессы творчества Стрижова я бы предпочел английскую транскрипцию «Катерина Би», русская буква «б» – с подвохом, а «Би» намекает на возможности медоносных насекомых и двойственность женской природы. Что же до заявленных отношений – они остаются на совести джентльмена-художника, и это правильно, ведь чем неопределенней образ прекрасной незнакомки, тем больше шансов у него остаться прекрасным.